igparis

http://www.atheism.ru/library/sam_3.phtml
(снимок вчерашний в парке Ранлаг: коллега ловца душ человеческих, поймавший нечто хуже)
"......Можно с уверенностью сказать, что в тот самый момент, когда ураган обрушился на город, почти каждый житель Нового Орлеана верил во всемогущего, всеведущего и милосердного бога. Но чем же занимался бог, пока ураган разрушал их город? Не мог же он не слышать молитв стариков, которые искали спасения от воды на чердаках и в конце концов захлебнулись. Все эти люди были верующими. Все эти добропорядочные мужчины и женщины молились на протяжении всей своей жизни. Только атеисту хватает смелости признать очевидное: эти несчастные люди погибли, разговаривая с воображаемым другом.

Конечно, о том, что шторм библейских масштабов готов обрушиться на Новый Орлеан, предупреждали не раз, и меры, принятые в ответ на разразившуюся катастрофу, были трагически неадекватны. Но неадекватными они были только с точки зрения науки. Благодаря метеорологическим выкладкам и спутниковым снимкам учёные заставили немую природу заговорить и предсказали направление удара "Катрины". Бог никому не поведал о своих планах. Если бы жители Нового Орлена всецело полагались только на милосердие Господа, они бы узнали о приближении смертельно опасного урагана только с первыми порывами ветра. Тем не менее, по результатам опроса, проведённого «Вашингтон Пост», 80% переживших ураган утверждают, что он лишь укрепил их веру в бога...."
конец цитаты
Итак, если 80% ваших друзей ВЕРУЮТ и могут свою веру обосновать - это в наши времена НОРМАЛЬНО (впрочем, нужна ещё поправка на известный % невменяемых, переживших "Катрину"). 

http://www.bigbook.ru/publications/saraskina-04.php
…Той душной, тяжёлой весной, после мятежа и операции, когда, выйдя из больницы, Саня недосчитался многих своих друзей, угнанных на этап, он, задумывался о ближайшем будущем — где придётся жить, чем заниматься после лагеря, и много размышлял о своём прошлом и о себе самом. В нём происходила сложная духовная работа, о которой десятилетия спустя он будет вспоминать благодарно и растроганно. А тогда, лёжа на больничной койке в палате, он, как хлебные чётки, перебирал свою жизнь, нащупывая и находя в ней моменты вины, греха, падения. Проступков, мелких и крупных, набиралось достаточно; Саня много думал о матери, проникаясь чувством вины перед ней, вспоминал эпизоды, когда вёл себя не лучшим образом. Он казнил себя, что допустил — а ведь мог, мог пресечь! — расстрел случайной немки на шоссе в Восточной Пруссии (у неё из сумки выпали фотографии жениха в форме СС). И не остановил Соломина, когда тот, мстя за расстрелянных родителей, увёл в лес какого-то пожилого немца и убил его. «И тогда б — довольно слова!.. / И тогда я близко был…» — писал Солженицын в «Прусских ночах»: эта глава «Дороженьки» уже была в Экибастузе. Болезнь удивительным образом вызвала в больном угрызения совести, подготовила к раскаянию, будто кто-то спешил позаботиться прежде всего о выздоровлении его души.
     Он назовёт это настроение чувством возвращения веры. По своей лагерной привычке он укладывал чувства в рифмованные строки — о том, как надменный мозг, нагруженный книжным знанием, затмил веру, впитанную с детства; как, пройдя меж бытием и небытием, падая и вставая, поэт благодарно учится находить высший смысл в каждом изломе своей жизни. «И теперь, возвращённою мерою / Надчерпнувши воды живой, — / Бог Вселенной! Я снова верую! / И с отрекшимся был Ты со мной…» Он сравнивал себя с неопытным купальщиком, которого сильная волна сбивает с ног и выбрасывает на берег — так и его ударами несчастий Судьба возвращает на земную твердь. На ту дорогу, которой он и должен был идти с самого начала, но с которой в упоении молодости, власти и силы легкомысленно свернул, вообразив себя непогрешимым, самоуверенным, а значит, злым и жестоким. «На седьмом году заключения я перебрал свою жизнь и понял, за что мне всё: и тюрьма, и довеском — злокачественная опухоль. Я б не роптал, если б и эта кара не была сочтена достаточной. Кара? Но — чья?»
     Теперь он знал ответ на этот вопрос. И как же должна была удивиться (а может быть, и поморщиться?) Наташа Решетовская, когда в марте 1952-го она получила письмо от Сани, только что вышедшего из лагерной больницы. «Усвоенная мной за последнее время уверенность в Божьей воле и Божьей милости облегчили мне эти дни...»

к о н е ц   ц и т а т ы  из  САРАСКИНОЙ. Теперь скажу тост от себя.
     Наконец-то, наконец-то, друзья мои, я доискался корней его обращения в это дело! Долго их искал - и вот. И как раз оказалось: он обратился в точности по тем мотивам (предполагавшимся мною раньше), по которым человеки туда обращаются: слабые за помощью, если её нехватает из не-мистических источников, а виноватые - за прощением, если и оно не поступает от земных людей. Не-слабым и не-виноватым религиозная вера не нужна.
   И ещё А.И.С-н искал ведь СМЫСЛА своей жизни... - а допускал ли вообще, что смысла может и не быть? Вряд ли допускал - особенно вот на нарах и в смертельной болезни (в благополучной жизни смысла можно не искать ибо довольно самого процесса). А коли Смысл должон быть - так какой же ещё, как не всемирно-исторический - у МЕНЯ-ТО, так хорошо мыслящего, так сильно пострадавшего и так "достаточно" "ведшего себя не лучшим образом" (цитата из его биографии - см. выше)?!. Потом А.И.С-н постиг, как известно, и наличие в своей жизни "вложенной цели". Вложенной Богом, ясное дело. Имеем, пожалуй, тому и доказательство: триумф А.И.С-на как писателя и общественного деятеля - сломал-таки он ГУЛаговскую державу, разоблачил-таки он её палачей!
    СССР канул в небытие. Имеем свободную Россию. Она нам такая нравится? Ему-то самому она такая нравилась? Обустроили Россию по заветам А.И.С-на (не забудем - боговдохновляемого А.И.С-на)?
    А достигнута ли его Цель литературная - изобразить в лицах историю кровавого режима с 1917 по 1937? Вместо неё написалась предыстория оного режима - с 1914 по 1917 (совсем как Толстой написал историю декабристов... с 1805 по 1812). Ясное дело, что не только роман следует ему зачесть в успех - а и тот самый "опыт художественного исследования".
       Да - ясно же и то, что и с его успехом в цели обустройства России всё не так плачевно. В конце концов, не будь его, Александра Исаевичева, подвига - разве сидел бы я, его судья такой бессмысленный и беспощадный, теперь тут, на самой свободе, в самом центре самой Европы?
   Но главное-то, друзья-товарищи, о чём собственно, я тут ворчал: уважая премного его подвиг - я не вижу в нём мистической составляющей. Божественного итога, если угодно.