igparis

(...) В изначальных легендах о Фаусте герой делает попытки жениться, но под давлением Мефистофеля, противящегося браку, как обычаю, установленному Господом, предаётся блуду. В интерпретации Гёте конфликт между Фаустом и Мефистофелем о браке отсутствует. Вместо этого Мефистофель потворствует желанию Фауста сблизиться с Маргаритой (уменьшит. Гретхен) (хотя, фактически, о браке с ней речи не идёт), однако относится к чувствам Фауста с крайним цинизмом и считает, что они сводятся лишь к плотскому влечению. Для того чтобы они могли встретиться наедине, Фауст передаёт Маргарите снотворное, которое та должна подсыпать своей матери. От полученного снадобья мать девушки умирает. Позже Маргарита обнаруживает, что беременна, и её брат, Валентин, бросается в погоню за Фаустом. После того как Фауст и Мефистофель убивают в драке Валентина, они покидают город, и Фауст не вспоминает Маргариту до тех пор, пока не видит её призрака на шабаше. Призрак является ему в Вальпургиеву ночь как пророческое видение — в виде девушки с колодками на ногах и тонкой красной линией на шее. Потрясённый, он идёт на помощь Маргарите, осуждённой за то, что она убила дочь, зачатую ею от Фауста, но, когда Маргарита отказывается бежать, бросает сошедшую с ума девушку умирать в тюрьме. Также, хотя и в «Народной книге», и в «Трагической истории доктора Фауста» присутствуют попытки Фауста обратиться к Небу, в версии Гёте подобные размышления были полностью исключены. Однако, как и в более ранних версиях легенды о Фаусте, значительный объём текста уделён шуткам и магическим проделкам Фауста и Мефистофеля.  (...)                                                                                                                                                                                                                              А вот и постскриптум!  Честное слово - обнаружено через 2 часа после верхней Вики-цитаты... в френдленте: http://magazines.russ.ru/zvezda/2013/7/20r.html                                                                                                             http://avvas.livejournal.com/7166351.html                                                             Набоков начал замечать в «Фаусте» признаки филистерской пошлости.  В своем известном рассуждении о «пошлости» в книге «Николай Гоголь» (1941) он пишет: «Только сверх-русский человек смог признать, что в гетевском „Фаусте“ заметна прослойка чудовищной пошлости». «Сверх-русский», на которого ссылается Набоков, — скорее всего, Николай Бердяев, упомянувший в книге «Смысл творчества» (первое издание 1916 года, но на самом деле написанной за несколько лет до Первой мировой войны; немецкий перевод появился в 1927-м): «Даже у величайшего из великих немцев — у Гете — есть безвкусие и грубоватость». Точно так же Сергей Булгаков в сборнике статей «От марксизма к идеализму» (1903) признал, что хотя Фауст и остается мировым образом, но в то же время он «немец с ног до головы, от которого порой даже попахивает филистерством». Этот отрывок процитирован Виктором Жирмунским¹⁴ в его монументальной монографии о Гете в русской литературе, с которой Набоков, по всей вероятности, ознакомился, работая над книгой о Гоголе (в частности, над «Ганцем Кюхельгартеном»).