В КРУГЕ ПОСЛЕДНЕМ (космонавт Гречко - СОВСЕКРЕТНО)

[igparis]

И всё-таки самое опасное в космической экспедиции – это спуск. И самое трудное. Последние круги ада… Начать с того, что когда ты включаешь программу на спуск, если двигатель не включится, то ты уже на Землю не вернёшься. Спрыгнуть с космического корабля нельзя. Включился двигатель – слава богу, уже полегче. Но дальше он должен проработать заданное время, потому что если он совсем мало проработает, то ты спустишься на Землю, но только через неделю, через месяц, когда у тебя ни воздуха там не будет, ничего. Двигатель должен отработать весь импульс однозначно.
Например, во время приземления совместного советско-болгарского экипажа двигатель перестал работать, они его включают – он несколько секунд поработает и опять выключается. Там был запасной двигатель, но когда горел основной, он пережёг цепи запасного. Они чудом спустились.
Коля Рукавишников, царствие ему небесное, сначала думал, что болгарин (официально Иванов, реально Какалов) не понимает, что происходит. Он совершенно не волновался, всё что надо делал. Оказывается, он всё понимал – выдержка была такая. А вот когда они сели в конце концов, болгарин вышел, лёг лицом на землю и так лежал долго... Ему трудно достался опыт аварии; ещё труднее оттого, что он это всё держал в себе.
Само по себе приземление уже опасно, а ещё и эмоционально тяжело: ты ждёшь окончания длительного полёта, а чем он кончится, неизвестно. Ещё физически тяжело потому, что, когда корабль входит в атмосферу, начинается перегрузка. При нормальном планирующем спуске она небольшая, как если бы на тебя встали четыре человека. В общем, можно выдержать, но после длительного полёта ты слабый, и четыре уже кажется, как шесть. А ещё были случаи, когда по техническим причинам из такого плавного планирующего спуска корабль срывался в баллистический.
Если вы бросали плоские камни в реку, то видели, как они подпрыгивают. Так и мы на плоском лобовом щите «подпрыгиваем» на спуске. Но бывает, что система, которая удерживает нас под нужным углом, выходит из строя. Корабль закручивается, начинает падать, как камень, и тогда уже перегрузка восемь «g», то есть восьмикратная. В конце длительного полёта кажется, что десять или одиннадцать. Это тяжело.
Помню аварийный полёт, когда у ребят была перегрузка двадцать три. Они выжили, но они ничего не видели, не могли дышать. У одного даже сердце останавливалось на несколько секунд, не могло биться при такой перегрузке.
Словом, спуск – это физически и эмоционально очень тяжело. Потому что все ситуации прокручиваешь в голове, а там, снаружи, температура больше 1000 градусов. И всё это ты видишь в иллюминатор, видишь языки пламени. Слышишь такой скрежет, как будто попал в лапы к огненному зверю. И он огненной лапой пытается содрать защиту с корабля и тебя оттуда выковырять. Перегрузка, вращения, вот этот скрежет, грохот, когда отстреливаются ненужные отсеки, – в общем, серьёзное дело.
Ты можешь расслабиться, только когда парашют раскрылся и выходят на связь вертолёты. А парашют ведь может неправильно раскрыться... Например, у Комарова парашют плохо раскрылся, и он погиб. Очень сильный удар о землю был. Только когда командир вертолёта говорит, что он тебя видит и что парашют у тебя нормальный, – вот тут уже облегчение. Потому что ясно, что всё-таки на Землю ты вернёшься. Как там тебя Земля встретит – это уже другое дело. В воду попасть можно, очень сильно удариться о грунт, но это уже цветочки.
В 1975 году нам с Губаревым пришлось испытать, что такое опасный первый спуск. Центр управления полётами, как положено, заранее сообщил, что парашют раскроется в такое-то время (часы, минуты, секунды). И вот время подошло, парашют не раскрывается, а мы продолжаем падать. В этом случае через определённое время должен раскрыться запасной. Но он тоже не раскрылся, и тогда стало ясно, что жить нам осталось несколько минут. Пошёл обратный отсчёт жизни.
Знаете, страх смерти очень сковывает человека, его мысли и движения, потому что очень не хочется умирать. Как-то глупо было кричать: «Прощай, мама! Прощай, Родина!» К тому же всё пишется на магнитофон… И я тогда подумал: я же космонавт-испытатель, вот и нужно за оставшиеся пять минут попытаться определить, какие случились отклонения в работе автоматики. И успеть прокричать их на Землю. Это было моим долгом испытателя. На специальное устройство я начал вызывать параметры разных систем и смотреть, соответствуют ли они норме. Вдруг чувствую – сильный удар. Ну, думаю, всё… А это раскрылся основной парашют. Уж не знаю, сколько – минуту или две – я считал себя мертвецом, и это было так страшно, что врезалось в память на всю жизнь.
Когда потом на Земле стали разбираться, оказалось, что кто-то в ЦУПе просто-напросто перепутал и неправильно задал время раскрытия парашютов.
http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/3115